Твои яркие глаза бегают по строкам тетради, быстро мельтеша из сторону в сторону, никогда не останавливаясь на одном слове надолго. Ты читаешь собственный почерк - неравномерный курсив, что постоянно выходит за начертанные бледно-голубые линии. На границах, за красной колонкой, тоже написаны слова, но лишенные предложений. С ними танцуют рисунки - растения и грибы, птицы и насекомые, что ты видел ранее при вылазке. Некоторые из них тебе давно знакомы - ягоды белладонны, шапочки сыроежек и крылья воробьев, а других ты раньше никогда не видел - самые необычные травы и твари, которых даже другие ученые не узнали.
   Ты быстро переписываешь свои находки, пытаясь выровнять почерк и разобрать стертые рукавом фразы. В тишине отдельной комнаты, под блеклым светом умирающей лампы, ты слышишь лишь шуршание карандаша и собственное дыхание. Оно быстрое, ты замечаешь, быстрое и поверхностное, а вдыхаемый тобой воздух - сырой от замкнутости помещения. Ты скучаешь по чистому кислороду девственных лесов, пусть и был там недавно. Да и в самом поселении воздух довольно чист, ведь загрязнять его нечем. Но ты все равно скучаешь, как и скучаешь по родному дому (Лондон-Нью Йорк-Кембридж) и давно потерянным друзьям (Скотт, Коралайл, Сэнди).
   Имена, ты помнишь имена, и их список бесконечен. Некоторые ты знаешь полностью и можешь сказать во сне (Дельфиния Нимфадора Зено), а другие иногда не вспоминаешь днями на пролет. Но они всегда здесь, эти имена нашли дом в твоем больном мозгу и не уходят. Некоторых имен ты не знаешь, но должен был бы знать - миллионы человек, что умерли от твоих рук. Заслужили ли они этого, Эудоксия? Заслужили ли они своих безымянных могил?
   Ты все еще смотришь на страницы тетради, и ты все еще переписываешь свои заметки. Как интересно - твой разум может находится в двух местах сразу, в двух временах - настоящем и прошлом. Ведь от последнего ты никогда не убежишь.
  Твоя нога дергается, вытаптывая пробивающийся ритм на холодном полу. В тебе бурлит энергия, подобно туманностям, но звезды и галактики тебе создавать не суждено. Ты не умеешь создавать, только разрушать.
  Тебе нужно пройтись, выйти и уйти, найти пустую дорожку из грунта и потеряться на час. Тебе нужно кричать, и смеяться, и убежать. Тебе нужно успокоиться, желательно прямо сейчас, потому что твой почерк ухудшается с каждой секундой. Это раздражает тебя, не так ли? Как твой собственный разум, твой гениальный разум, не желает тебе подчиняться.
   Но ты знаешь, что так ты лучше, в таком состоянии - ты умнее. От гения до безумца, говорят - один шаг, а ты уже на полпути, гибрид логики и сумасшествия. Ты прикусываешь губу изнутри, останавливая нарастающую улыбку.
  Тебе стучать в дверь.
  Ты находишь данный факт крайне необычным. Ты нелюбим даже среди своих коллег, они всегда оставляют тебя в покое, и никто кроме них к тебе не суется. Сбой в системе - такой возможен. Этот весь остров является сбоем в нескольких системах - география, метеорология, даже физика тут искажены.
   Дверь открывают без твоего ответа - у тебя не было времени что-либо сказать или спросить. Ты моргаешь, немного от удивления и немного от возмущения. Перед тобой стоит молодой мужчина, который уже успел закрыть за собой дверь. Он твоего роста, высок, но с более широкими плечами и развитой мускулатурой. Солдат, значит. Возмущение начинает превышать удивление. Напоминаний о войне в какой-либо форме ты ненавидишь. Как же ты тогда в зеркало смотришь, Эудоксия?
  - Доктор Зено?
Он называет тебя по имени, и вот это уже интересно. Если он знает тебя. То ему нужен именно ты, что крайне странно - тебя обычно стороной обходят, и по понятным причинам. Но солдат также назвал тебя Доктором, что значит, что он тебя не знает. Между знает и знает есть огромное различие.
   Ты улыбаешься, но твои глаза холодны с ледяным огнем. Ты заинтригован, но не рад. Ты уже решил, что человек тебе этот не понравится. Это твоя привычка - быстро решать. Когда дело приходит к людям. Они все одинаковые, не так ли? Ты это прекрасно понимаешь.
  Тебе стоит прогнать его, не так ли? Вернуться к своим растениям и животным, думать о их структуре и поведении. Тебе стоит толкнуть этого незнакомца за дверь.
  Ты улыбаешься шире.
   - Да, он самый, чем могу помочь, мистер..? - ты говоришь быстро, вставая из своего стула и становясь перед своим столом. Ты опираешься спиной на его край, скрестив руки на груди - надеешься, что это остановит их от дерганья. Ты ждешь его имени, что бы назвать эту новую переменную.
  Хочется ходит кругами по комнате, и взъерошить свои длинноватые волосы руками, но ты стоишь на месте. Ты ненавидишь стоять на месте, ты постоянно в движении, как электрон вокруг ядра атома.
   Но сейчас твои глаза прикованы к незваному гостю, интерес и растущая неприязнь танцуют молодым пламенем в твоих зеленых глазах. Ведь сбой в системе всегда требует изучений, не так ли, Доктор Зено?

Ты не сразу получаешь реакцию на свои слова. Всего лишь пару секунд тишины, но ты замечаешь их с легкостью и находишь безмолвие многообещающим. Раз не сразу отвечает, значит - думает. А ты предпочитаешь думающих людей, не так ли? Тех, кто умеет слушать и анализировать услышанное. Не простой военный, значит. Но сложный солдат - тоже солдат, и ты не расслабляешься. Твоя враждебность не стихла, но интерес поднялся.
   Твои глаза мелькнули вниз, следя за движением рук незнакомца. У тебя есть возможность только взглянуть на силуэты погон перед тем как они становятся спрятаны от твоих глаз в складках куртки. Твой взор быстро возвращается к лицу твоего собеседника. Твоя улыбка становится еще шире, но не обретает теплоты.
   В разуме уже полыхают дюжины вопросов: кто он, откуда взялся, зачем пришел к ученым, зачем пришел именно к Зено, зачем, зачем, зачем. Так много вопросов, и ни одного ответа! Что ты будешь делать, Эудоксия?
   Ты собираешься слушать.
   Сбой в системе обретает имя - Вальтер. “Просто ‘Вальтер’”, хэх. Ни фамилии, ни ранга тебе не дали. Лишь имя, и ты даже не знаешь, настоящее ли оно. Сразу понимаешь, что человек тут по делам далеко от официальных. Солдат, который идет за спинами своих вышестоящих? Признайся, Эудоксия, ты заинтригован намного больше, чем хочешь этого показать. Ты же любишь загадки. И эта тайна просто постучалась тебе в дверь. Как ты откажешься?
  Ты не собираешься отказываться. По крайне мере, пока.
   -“Просто ‘Вальтер’”? - повторяешь ты, но с долей сарказма. Это не вопрос, и не утверждение.  Тебе просто хочется потыкать в дыры, которые видишь перед собой. Не бывает “просто вальтеров” в поселении “американского блока”. Уж точно не может быть такого среди представителя войск. Ты не можешь понять его, он выходит за рамки твоих избранных архетипов. Или ты просто отказываешься понять?
Ты хочешь надавить сильнее, спросить, записан ли он в списке выживших как “просто вальтер”, назвала ли так его мать. И это бы удовлетворило твое желание выплеснуть энергию - старое доброе бросание ядом. Но ты не собираешься этого делать. Не сейчас.
  Так что, ты слушаешь, пытаясь разгадать стоящую перед тобой загадку. Высматриваешь его жестикуляцию, движение его глаз. Тобой движет чистый интерес и легкое недоверие. Последнее позволило тебе выжить все эти 27 лет.
  Он назвал тебя господином, а минуты назад ты был доктором. Твое лицо отражает легкое удивление, заметное в поднятии бровей. Но ты молчишь. Тебе хочется прерывать каждое слово солдата - с вопросом, с наблюдением или замечанием, но ты молчишь. Сколько самоконтроля от тебя - это редкость. Ты винишь это все на научный интерес, думаешь, что в тишине лучше собирать данные о сбое. Но признайся: ты заинтригован самим “просто Вальтером”, потому что этот Вальтер явно не простой.
- Билогии? - спрашиваешь ты сразу, не подумав и секунды. В твоем голосе читается настороженность, а твои глаза сужаются в прищуре. Какое дело солдату до биологии? Настораживает, не так ли, и знаешь почему? Ты знаешь это уравнение - военные плюс биология равняются био-оружие массового поражения. Но это лишь неприятная память, не так ли? Ты не дашь никому больше тебя использовать. И в этой комнате, ситуация под твоим контролем. Все может пойти только так, как ты захочешь.
  Таков твой ход мыслей, Эудоксия? Думаешь о контроле, а сам его теряешь. Твои пальцы сжимают мышцы предплечий, почти до боли. Ты не можешь потерять себя в своей мании, не сейчас. Не при людях, как говорится.
  Так, думай, Зено, думай. Один солдат, без ранга и погонов приходит к тебе, и без особых прелюд говорит что у него к тебе дело “личного характера” в сфере биологии. Почему? Он знал твое имя - значит, у него есть, по крайней мере, основная информация о тебе. Но “просто Вальтер” не поставил ультиматум и не показывал желание шантажировать тебя. Твой собеседник создает вид практичного человека, который отказался бы терять возможность получить верх над ситуацией. Тебе недостает пару кусочков пазла.
  Поэтому, слушай.
  Твоя улыбка слегка смягчается, переходя из маниакальной в задумчивую ухмылку. Столько слов, и у каждого свое значение. Думай, быстро, не упусти момент. Солдат. Без фамилии, без…
О, кажется, ты нашел новую улику. “Можете считать, что вовсе меня не видели” - сказал он, и разве это не интересно! Ах, секрет от власти, да еще и сложная научная задача в твоей любимой сфере. А сможешь ли ты отказать, даже если захочешь?
  Ты хочешь быть осторожным, потому что это разумнее - не жаждешь ступать босиком по разбитому стеклу ради неподтвержденной награды. Но знания, как же ты хочешь их - всю жизнь стремился за ними, как моль к огню костра.
   И Вальтер, “просто Вальтер”, тоже тайна, пусть и менее научная. Но ты человек любопытный, да и о здоровье своем не беспокоишься - пару кровоточящий порезов от стекла переживешь, хромать не страшно.
  Ты сжимаешь руки еще сильнее, и твои ногти оставляют следы-полумесяцы в бледной коже через тонкую ткань рубашки. Хочется смеятся, как тебе хочется двигаться, как ты привык двигаться - в одиночестве, вдалеке от чужих глаз. Да и чужой взор тебя редко беспокоил, будь честен, но это - деликатная ситуация. Секреты от верхушки - когда ты еще такого получишь?
  Поэтому, ты отходишь от стола, раскрещивая руки, и почти вприпрыжку направляешься к одной из стен комнаты. Там стоит стул - пластиковый и довольно неудобный, и ты берешь и ставишь его на против стола.
  А потом ты садишься в свой более удобный стул и смотришь с все еще холодной улыбкой в сторону стоящего солдата. Ставишь локти на стол, и опираешь свою голову на сжатые ладони.
  - Чего же ты ждешь, “просто Вальтер”? Садись, - говоришь ты, громко и звонко, указывая глазами в сторону второго стула, - Я настаиваю, - добавляешь ты на случай военный откажется сидеть. Ты не собираешься обсуждать эту ситуацию стоя. Меньше напоминаний о том, что твой собеседник - солдат, чем лучше.
- И рассказывай, что же у тебя за проблема такая в сфере биологии, - твой голос менее враждебен, но и менее стабилен - ты полон желания знать, и твое состояние мании только углубляет это. Не дай этому превратиться в одержимость, Эудоксия.

Он садится напротив тебя в предложенное ранее место и не возражает. Принацся - ты этого не ожидал. Даже не смотря на то, что Вальтер раз за разом доказывает, что твои привычные взгляды и стереотипы о солдатах тут не будут поддержаны, его поведение тебя удивляет. И ты находишь его подозрительным - твоя опаска еще не потухла, и странности “просто Вальтера” только добавляют масла в огонь.
  И да, он дал тебе свою фамилию (и родной город, и имена родителей), но тебе не интересно называть своего собеседника Роттервольфом. Он навсегда останется “просто Вальтером”. Есть желание у тебя продолжать придираться к изначальному приветствию солдата. Хочешь ли ты ему надоесть или же просто нуждаешься в нездоровом выбросе энергии - даже тебе не понятно. И самонаблюдение о ходе твоих мыслей проводить сейчас нет ни желания, ни возможности. Надо оставаться в фокусе на настоящем, а не витать в облаках.
  Продолжай слушать, Зено. Улыбайся. Будь осторожен, но не отказывайся возможности для новых открытий.
  Вальтер продолжает говорить, и ты желаешь сразу схватиться когтями за словами немца и бросить пару недобрых фраз в ответ. Потребовать больше информации, может быть, или пустится в тираду на тему “мы не друзья, я обращаюсь к тебе, как захочу”. И ты бы сказал, дал бы словам вырваться из твоих уст - но ты себя останавливаешь. Ибо интерес твой велик, доктор, и ты хочешь насытить свое любопытство. А лучший способ добиться благоприятного результата - держать язык за зубами и дать Вальтеру рассказать тебе все.
   Твой взгляд быстро передвигается по сидящему перед тобой мужчине. Ты замечаешь его напряжение, что видно в осанке и сжатых ладонях. Твои глаза быстро возвращаются к лицу Вальтера, уроженца Берлина и сына Эриха и Марты. Ты намерен, уже после конца этой необычной встречи, разузнать больше об этом человеке. Ты можешь с легкостью найти записи о нем в списке выживших - раз военный, то прибыл с “Sunrise”, как и ты. Скоро ты разгадаешь эту загадку, в этом ты уверен. А пока…
   А пока у тебя есть другие тревоги, Эудоксия.
   Заявление Роттервольфа кинуло тебя в недоумение, но действия его сразу бросились в глаза. Ты следишь за движениями солдата, с интересом и опаской. Ты тоже напряжен, но сквозь сдержанные порывы бурлящей энергии этого не заметно - ты всегда напряжен в таком состоянии. Надо бы расслабиться, ты это знаешь, ведь это хорошо для твоего здоровья. На свое здоровье тебе, естественно, по одно место.
   А вот состояние Вальтера тебе более любопытно. Ты сразу замечаешь слои бинтов, что ранее скрывались под тканью футболки. Они выглядят чистыми на первый взгляд - белое полотно полностью скрывало кожу груди. А ведь тяжело дышать, с ними вокруг грудной клетки - просто так они там не висят, значит. Рана? Необычная была бы рана, что бы вызвать у солдата нужду встретиться с тобой и обсудить в секрете. Да еще и вопрос о биологии…
   Продолжай ждать, Зено.
   Вальтер начинает снимать бинты, и твои глаза снова двигаются с интересом за движением его рук. Белый цвет искажается, лучи света изменяют свое отражение и ткань бинтов становится красно-коричневой на вид. Ты сразу узнаешь коричнево-красную краску старой крови.
   Ты облокачиваешься сильнее на стол, опираясь на положенные на поверхность оного руки. Твой корпус нависает над твоими тетрадями, но твое внимание устремлено на открытую, растущую рану. Ты не улыбаешься, линия твоих губ ровна в нейтральном положении, но в твоих глазах горит нездоровый интерес. Вид неприятный, но завораживающий - язва большая, и думаешь, что скоро она увеличится еще. Но признаков мертвых тканей нет - не видно черных пятен, так что находится в ранней стадии. Да и наверное обработанная, раз в бинтах.
  Но даже обработанная язва заживает не быстро, особенно, если причина ее не была исцелена. А такие получить можно только одним способом - от радиации. Ты видишь признаки гноя, но рано просто надо чистить время от времени. А вот видимость более глубоких слоев кожи и даже мышц беспокоит. Вторая категория, насколько ты помнишь - разъедание до глубоких мягких слоев и поверхностной кости.
   Ты слышишь объяснение Вальтера, на момент возвращая взор к его лицу. Диагноз лучевой не удивителен. Многие погибают от нее в лагере. Или уже погибли. Ты до сих пор помнишь вес мертвого тела Скотта, когда его перекидывали за борт корабля. Ах, добрый, милый Скотт.
   Не о нем сейчас думать надо, Докс. Друзей своих старых ты можешь вспоминать потом, когда ты будешь наедине с тьмой и тишиной ночи.
  В ответ на прогноз ты лишь издал тихое “хм” и встал со своего стула. Ты быстро схватил тонкие, черные перчатки, что ранее лежали на столе, и надел их на свои руки уже обходя стол и подходя ближе к солдату. Ты взял с собой свой стул, поставив его рядом с Вальтером.
  Освещение с этой стороны не наилучшее - слишком блеклое и направлено в не ту сторону. Ты отмечаешь это с недовольством и двигаешь лампу ближе к краю стола. Свет ее слаб, но тебе этого достаточно - садишься рядом с немцем и снова осматриваешь язву. Возраст ее не понятен - может быть от нескольких месяцев до пары недель. Радиация влияет на каждого по разному, да и условия обличения всегда разнятся.
   - Когда появились признаки язвы? - ты спрашиваешь, спокойно протягивая руку к правому плечу немца. Ты слегка толкаешь, разворачивая его корпус для лучшего осмотра. Твое ранее предположение о категории симптома кажется верным. Ты слегка хмуришься - такая большая язва, а глубоко еще не зашла. По крайней мере, так не кажется. Лучше быть уверенней в своих диагнозах, Эудоксия. От этого многое может зависит.
- Присутствует повышение температуры? Тяжесть с дыханием? - спрашиваешь ты. Быстро, не отвлекаясь от тошнотворного вида перед тобой. Ты - ученый, и ты давно потерял рвотный рефлекс при виде отвратительных ран. Но ты можешь признать визуальную неприятность язвы, чисто клинически.
- Если заражена кость ребер, все будет намного сложней, - бормочешь ты, осторожно притрагиваясь к краю здоровой кожи, рядом с границами раны. Сквозь тонкий слой перчаток ты чувствуешь легкую опухлость и слегка поднятую температуру плоти. Твой взгляд поднимается к лицу Вальтера на секунду, клинично осматривая его на признаки лихорадки, - Намного сложней, да. Но кажется, тебе “повезло”, - говоришь последнее слово с явным сарказмом и возвращаешься к язве.
  На утверждение Роттервольфа не останавливаешь появление искаженной улыбки.
- Мы все хотим жить, Вальтер, - говоришь его имя с лишним ударением, подчеркивая, что ты дружелюбным быть не собираешься, - Далеко не у всех это получается, - твой тон фальшиво-вежливый, почти благожелательный, но глас твой резок и глаза холодны. Да, не каждому удается выжить, не каждый остался в живых. Кого же винить ты в этом будешь, Зено?
  Ты встаешь со своего стула, снимая перчатки и кидая их на стол, несмотря даже в его сторону. Ты уже идешь к стопкам старых, ободранных научных энциклопедий и словарей, когда Вальтер высказывает свое желание стать твоим подопытным кроликом.
  Ты не можешь удержать короткий, лишенный юмора, смешок.
- О, как щедро с вашей стороны, - огрызаешься ты, но и не отказываешься. Лишь протягиваешь руку с сложенной на железной полке карте Европейского региона и ложишь ее открытой на стол. Ты берешь ручку, крутя ее в пальцах.
  Сосредоточься.
- Местонахождение на момент взрыва? - тебе не надо уточнять, какого взрыва. Все произошло почти одновременно, мировые столицы пали друг за другом каждую секунду. Может, если человечество выживет, вы когда-то отправитесь к своим старым домам и родным городам. И что же вы там найдете? Безжизненные руины или молодые леса?
До это еще надо дожить. И развлечь себя исследованием лучевой болезни без вмешательств нелюбимого капрала. Звучит неплохо, не так ли?

Отредактировано Eudoxia (2018-08-26 09:48:57)

Октябрь прошлого года, быстро думаешь ты, был почти семь месяцев назад. Вы даже не знали о существовании Арсы тогда. Ты думал, что скоро умрешь, Зено. И после того, как множество тел выбросили за борт, ты был уверен в этом. А потом, только месяц спустя, вы увидели нетронутую землю и прицепились к ней, как блохи на собаке. Люди - самые устойчивые паразиты планеты Земля.
   Бомбы упали в начале сентября, оставляя только токсичный мир после своих взрывов. Соответственно, язва появилась примерно от трех до четырех недель после излучения. Пусть это и в привычных временных рамках для появления такой болезни после излучения, это довольно рано. Особенно с учетом того, что язва до сих пор находится в гранях второй категории. Да, кожа сильно повреждена, но признаков омертвения мягких тканей нету. Кость также не может быть заражена, раз не наблюдается температуры или боли дыхания. Почему, почему, почему…
   - Рост язвы замедлен, и довольно заметно, но почему? - говоришь вслух, жуя нервно нижнюю губу. Она сухая и довольно израненная, и движение зубов приносит слабую боль, - Возможно, чистый воздух? Но он не может быть таким уж целительным, не при нормальных условиях, - бурчишь, не ожидая ответа, но тебе нужно сказать все это вслух. Твои мысли могут быть легко запутаны в течении секунд, но говорить можно только по одному слову за раз, предложение за предложением, - Только если в атмосфере Арсы присутствуют абнормальные вещества с подобными свойствами, - проводишь руку через волосы несколько раз, заставляя себя не бегать кругами по помещению, - Это, конечно, возможно, - тянешься к одной из тетрадок, перелистывая ее. Ты быстро перечитываешь свойства найденных тобой растений, - Пыльца? Химическое вследствие фотосинтеза неизвестной растительности? - быстро перечисляешь возможные причины, но не одна из них не кажется правильной. Они слишком неопределенные и лишенные подтверждающих фактов. Они кажутся возможными, да, но они не отвечают на ваши вопросы. Что за пыльца или химический состав может так сильно повлиять на лучевую болезнь?
   Конечно, ты торопишься - ты не знаешь еще, на сколько сильно было излучение. Длительность тоже имеет значение - если Вальтер получил лишь мизерную долю радиации за короткое время, то скорость роста язвы не будет такой абнормальной. Конечно, размер раны мог быть ухудшен заражением или простым отсутствием нормального оборудования для лечения подобного осложнения.
  Ты раньше, еще во времена колледжа, кратко исследовал влияния радиации на живой организм. В основном, ты получал информацию от докладов о жертвах Хиросимы и Нагасаки, а также результаты Чернобыльской катастрофы. Но современные ядерные боеголовки были в сотни раз сильнее “Малыша” и “Толстяка” из времен Второй Мировой Войны. Иронично, не так ли - что вторая закончилась ядерным взрывом, как и третья.
  Ты опять ревешь зубами нижнюю губу, беспокоя старые раны. Тебе стоит сконцентрироваться на настоящем, Зено, и не терять момент. Так что, улыбайся вливайся в роль безумного ученого. Ты им же и являешься, не так ли?
- А, не беспокойся, Вальтер Роттервольф, наше сотрудничество будет исключительно взаимовыгодным симбиозом, эдакой формой мутуализма, - говоришь ты в привычных биологических терминах, не беспокоясь, поймет ли тебя солдат. Тебе не интересно его понимание - ты слишком погружен в предоставленную тебе проблему. Ты жаждешь решить ее, понять причины и найти решение. И признайся - это намного интересней размышлений о цветовых морфах местных грибов.
  Возвращаешь свой взгляд к лицу Вальтера, улыбаясь слегка меньше.
- Скажу сразу - без хирургического вмешательства язву удалить будет невозможно, а анастезию я обещать не могу. И это все будет, конечно, после того, как сама причина ее появления будет устранена. Иначе - просто вернется снова, - ты наклоняешься слегка вперед, - Я обещаю результатов, но насколько они будут приятны вам - не знаю, - не смотря на тяжесть твоих слов, твой тон легок и почти радостен. Твое выражение лица, правда, слишком холодно, чтобы показывать признаки радости.
- Полностью вы не восстановитесь - по крайней мере, шрамы будут глубокими, - говоришь ты, намекая, что чудес от тебя лучше не ждать. Но ты непреклонен в своем решении исследовать и решать проблемы, так что не намереваешься терпеть поражение. Ты выкарабкался из худших районов Англии, прошел МТИ и пережил Третью Мировую - ты не из тех, кто сдается при виде сложной ситуации.
   Твои глаза быстро находят Берген и обрывистые берега Восточной Норвегии. Ты обводишь место черной ручкой, осторожно, чтобы не делать дыры в бумаге. Меняешь ручку на карандаш и обводишь каждую столицу в Северной Европе.
- С учетом направления мировых ветров и их скорости, - ты достаешь свою тетрадку, перелистывая в самое начало - там хранится информация, что ты записал сразу после взрывов. Названия боеголовок, их мощь и города, которые они снесли. Вычислить точную площадь выплеска радиации тяжело, особенно без цифровой программы и более точной информации, - А также типу боеголовок - Тополь, восемь сотен килотонн мощности, - и местам взрыва, - ты быстро отмечаешь все на карте, обводя зоны радиоактивной деятельности, - Вы не получили прямое облучение - по крайней мере, не от известных взрывов, - ты снова бормочешь, и быстро записываешь свои мысли неаккуратным почерком в одну из своих тетрадей.
- Соответственно, излучение было вторичное - радиоактивные материалы были принесены уже ослабленными, ветром или дождем, - ты отходишь от стола, подходя к полкам старых книг. Ты быстро находишь то, что ищешь - не книга, а папка с листами. Это - переписанная тобой информация о развитии лучевой болезни на борту “Sunrise”. Ты открываешь ее, доставая пару похожих инцидентов - больные с лучевыми язвами. Большинство из них быстро выросли в некроз и люди погибли.
- Ваша язва появилась достаточно поздно, и мы скоро нашли Арсу, - твои глаза мелькают по строчкам мед-докладов, - Что, по какой либо причине, существительно замедлило рост раны, - ты складываешь лист обратно в папку, но вместо полки кладешь ее на свой стол. Позже, ты подробнее прочитаешь ее составляющие, чтобы освежить память о работе физических проявлений лучевой болезни.
  Файл Скотта находится на самой поверхности бумаг, и ты хмуришься, делая физическое усилие не смотреть на него. Вы даже не были особо близкими друзьями, но его смерть была… тревожной для тебя. Ты отодвигаешь папку по дальше от себя, возвращая внимание к своим тетрадям.
- Кто знает о твоем состоянии? - быстро спрашиваешь ты, надеясь выкинуть воспоминания о потерянном друге из твоей головы, - “Верхушка” наверняка в тумане, насколько я понимаю, но кто-то же давал эти бинты.
  Стучишь пальцами по краю стола, тихо, но ритмично - палец опускается один за другим, 1-2-3-4. Ты не даешь себе сидеть на месте - возвращаешься к книгам, отделяя анатомические справочники. Успакойся, Зено.

Отредактировано Eudoxia (2018-08-28 08:10:18)

Ты смотришь на бардак на своем столе и устало вздыхаешь. Толпы бумаг, тетрадей и книг, разбросанные повсюду могут легко потеряться. А этого ты совершенно не хочешь, особенно с учетом твоего нового “задания”. Нужно прибрать все, чтобы потом не потерять твои заметки. Включая новые, которые ты только сейчас записал. Ты тихо начинаешь приводить все в относительный порядок. Твои руки работают быстро и далеко не так аккуратно, как ты бы предпочел. Складываешь бумаги в стопку, но она невежественна и материалы внутри нее не организованы. Но и ладно - потом все разберешь получше. На данный момент и грубых стопок хватит.
   Папку с файлами погибших и больных ты намеренно накрываешь своими тетрадями. Смотреть на него тебе сейчас не хочется. Если ты бы был честен с самим собой, то признался бы - файл ты этот желаешь кинуть в костер и забыть о нем. Но он тебе нужен и будет нужен в близком будущем, так что нельзя. Да и показываешь ты каждый день, Эудоксия, что забывать не умеешь.
  Ты возвращаешь свой взор к карте, пересматривая свои ранние заметки. Твои глаза мельтешат, от одной столицы к другой. Мысленно пересчитываешь все свои заключения. Ты редко ошибаешься, но ядерная физика - не твой конек, пусть и за последние полгода ты узнал многое. Желание лучше понять взрывы и их воздействия появилось сразу же после эвакуации. Вначале в надежде, что у твоих дорогих людей была возможностей выжить, а потом - чисто из научного интереса. Человечество изменило весь мир в одно мгновение, и тебе не терпелось узнать в какой степени.
  На ответ Вальтера ты поднимаешь голову, устремляя свой взгляд на сидящего напротив солдата. Он наматывает бинты обратно на израненную грудь, а ты думаешь, размышляешь. Какова плата за жизнь слишком велика?
- Нет, невелика, - ты тихо говоришь, и пусть твой голос все еще полон энергии, а глаза - огня, твой тон спокойней, холоднее, - По сравнению с недавними событиями - невелика совсем, - твой говор набирает ожесточенные нотки, но тираду о ужасах войны ты подавляешь. Не знаешь, будет ли хорошей идеей начать такой разговор с представителем (бывших) военных сил, а терять свою “крысу” не собираешься. Так что, молчи пока, дорогой доктор.
  Ты начинаешь складывать карту, более трепетно, чем ты раскладывал бумаги ранее. Карты важны для тебя - достать их тяжело, а сделать и подавно невозможно. После потери связи с орбитальными спутниками способ получения информации о “внешнем” мире был утрачен. Некоторые из ученых все еще пытаются наложить связь с ними, а другие стараются выслушать выживших на радио. Пока, все пусто. И ты знаешь, что никто не ответит - призраки не являются самым разговорчивым народом.
   Ты чувствуешь чужой взгляд и снова поднимаешь голову. Твои глаза быстро фиксируются на фляжке. Ты ее раньше не видел, соответственно она была спрятана в слоях одежды Роттервольфа.
  Предложение Вальтера тебя слегка удивило - так разбрасываться более редким алкоголем непривычно для местных. Хочешь согласится чисто из-за интереса, но знаешь, что это плохая идея. Даже с таблетками ты редко пил, а без лекарств и подавно не стоит. Быть в еще меньшем контроле над своим разумом, чем сейчас - глупо, опасно и, честно говоря, немного страшно.
- Нет, спасибо. Мне… нельзя, - говоришь ты определенно, не желая внедрятся в причины. Пусть и рассказывать о химических свойствах алкоголя и их влияние на биологический организм довольно интересно. Но не сейчас и не с этим собеседником.
  Ты чувствуешь себя немного измотанным, но энергия тебя не покидает, как и легкость в голове. Физически ты устал, а мозг все еще желает творить хаос. Этот… дисбаланс вызывает у тебя легкую головную боль. Просто жить в покое тебе, по видимому, не позволено.
  Всдыхая, ты еще раз осматриваешь стол. Он кажется теперь более организованным, пусть некоторые элементы беспорядка присутствуют даже в таком состоянии. Ты отходишь от своего места, обходя стол и забирая свой стул обратно.
  Когда ты уже садишься, то обращаешь свое внимание обратно к Вальтеру. Он все еще загадка - одинокий волк с устрашающей болезнью и секретами от окружающих.
- Только терапевт, - глухо повторяешь ты, задумавшись. Твои скрещены на груди, но не напряжены. Пальцы левой отыгрывают тихий ритм на предплечье правой, - Близких нет, значит?
  Может, ты переходишь черту с этим вопросом. Но тебе интересно - даже без родственников, у солдата должны быть друзья, знакомые. Кто-то должен был заметить его боль, или хотя бы странное поведение. Солдатов-одиночек ты еще не встречал. Хотя, Вальтер не раз показывал, что отличается от многих. Насколько - ты скоро узнаешь.